Одной из бесстыдных выходок истории был тот факт, что первым архитектором, появившимся на телевидении, был тридцатилетний гений с лицом кинозвезды - Альберт Шпеер. Нацистская Германия стала первой страной, внедрившей телевизионное вещание, и сделано это было как раз вовремя, чтобы показать съезд национал-социалистической партии в Нюрнберге в 1935 году. Если вы найдете запись, то в коротком видео сможете увидеть, как Шпеер едет в своем кабриолете по недавно расширенной площадке для проведения съездов, шутливо общается с репортером, а затем удаляется с гитлеровским приветствием.
Альберт Шпеер в своей камере в Нюрнберге, Германия, во время Нюрнбергского процесса, 1945 г., фото любезно предоставлено библиотекой Гарвардской школы права, Кембридж, Массачусетс
Конечно, мир знает Шпеера по совершенно другим появлениям в СМИ. Это были его показания во время Нюрнбергского процесса, где он резко принял на себя полную личную ответственность за нацистские военные преступления, став единственным из обвиняемых, кто так поступил. Его подавленное, смиренное поведение явилось сильным контрастом увертливости, самооправданию и нескрываемой надменности его сообвиняемых. Без преувеличения можно сказать, что то, как он себя вел во время процесса, спасло его от неминуемой казни. Войдя в роль «хорошего нациста», Шпеер никогда не выходил из нее. После отбытия двадцати лет наказания, он опубликовал серию интереснейших, хотя и не лишенных корысти мемуаров, первым из которых была книга «Третий Рейх изнутри», опубликованная в 1970 году. Все это время он играл роль наивного и невинного художника, чья вина заключалась лишь в том, что он позволил своему детскому рвению построить то, что погубило его благоразумие и духовные чувства.
Это притворство больше не является убедительным. Архивные находки в Германии и других странах показали, что Шпеер не мог не знать, что творилось в концентрационных лагерях, а ведь он заявлял, что был задействован лишь в кропотливой работе, связанной с их строительством и эксплуатацией. Хотя эти находки вызвали сенсацию в Германии десять лет назад, только сейчас мы имеем подробное освещение этих событий на английском языке, так как появилась книга Мартина Китчена «Шпеер: архитектор Гитлера №1», которая совсем не является архитектурной биографией. Какая связь между архитектурой Шпеера и нацистской идеологией? Можно ли говорить о его работах в эстетическом плане? Если нет, то почему? Задать эти вопросы лучше Китчену, который гораздо больше интересуется Шпеером, как военным преступником, нежели архитектором. В том, что он был военным преступником, по горло увязшим в этих делах, не может быть никаких сомнений. Книга «Архитектор Гитлера» убедительно показывает, что то, что Шпееру удалось избежать виселицы в Нюрнберге должно считаться одним из последних великих преступлений войны.
Альберт Шпеер (1905-1981) родился в Мангейме, Германия, в семье архитекторов. По желанию отца он начал изучать архитектуру, сначала в Карлсруэ, затем в Мюнхене, но серьезно стал заниматься только после того, как был переведен в Берлин. Там он направляется к Хансу Пёльцигу, блестящему архитектору-экспрессионисту Веймарской Германии, который отказал Шпееру, посчитав его плохим чертежником. Разочарованный, он обратился к человеку, который был с Пёлцигом полярных взглядов - Генриху Тессенову, реформистски настроенному архитектору с любовью к простым, четким объемам и неоклассической ясности - главной основе нацистской архитектуры. Шпеер, который всю свою жизнь знал, как втереться в доверие, достаточно впечатлил Тессенова и стал его ассистентом.
Шпеер вступил в нацистскую партию в январе 1931 года - за два года до избрания Гитлера канцлером. Он был 474481 немцем, который присоединился к партии, и, возможно, сделал это больше исходя из своих собственных убеждений, а не расчетов, так как тогда не было никакой уверенности в победе нацистов на выборах (на предыдущих выборах в сентябре они были вторые, получив чуть более 18% голосов). Какой бы ни была причина, Шпееру понадобилось всего три быстрых прыжка, чтобы оказаться максимально близко к центру власти. В 1931 году он реконструировал особняк Карла Ханке, берлинского партийного начальника (позже скандально известного как «палач Бреслау»). Выполнение этой работы привело к заказу от Йозефа Геббельса переделывать штаб-квартиру нацистской партии в Берлине в 1932 году, что в свою очередь привело к работе, которая сыграла важную роль в продвижении Шпеера, как архитектора. Заказ заключался в оформлении Берлинского аэропорта в Темпельхофе к Национальному дню труда 1 мая 1933 года. Эта работа была первым из множества монументальных оформлений, которые он разработал для Гитлера.
Это был первый большой съезд национал-социалистов после выборов, которые прошли тремя месяцами ранее, и у Шпеера не было времени на поиск вариантов для оформления аэропорта. Импровизируя, он создал массивные декорации из девяти огромных флагов, каждый более ста футов в высоту, которые были мастерски разделены на группы по три и освещались снизу прожекторами. Это была удачная импровизация, которая продемонстрировала его архитектурную силу, склонность к театральности и колоссальным масштабам.
Шпеер с гордостью показал объект Тессенову, который не пришел в восторг от увиденного: «Все, что вы сделали - это лишь для того, чтобы произвести впечатление». По мнению Китчена, то же самое можно сказать обо всем, что построил Шпеер.
Проект по оформлению аэропорта в Темпельхофе послужил основанием для выбора Шпеера в качестве архитектора для Нюрнбергского съезда, который организовывался нацистами ежегодно с 1933 по 1938 год (именно события съезда 1934 года легли в основу фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли»). Как и в Берлине, его задача была, по сути, сценографическая - создать театральные декорации к широкому плацу. Не менее 150 000 человек, входивших в отряды СС и СА, должны были пройти мимо трибуны, и Шпеер чувствовал, что нужно было создать массивный монументальный объект, который бы послужил визуальным противовесом этим бушующим массам. Его решением стала «Трибуна поля Цеппелина» (1935-1937), безусловно, самое монументальное сооружение с местами для сидения в мире.
В качестве модели он взял Пергамский алтарь – знаменитый Эллинистический греческий алтарь II века до н. э., который находится в своем собственном музее в Берлине. Он увеличил его масштаб в громадных пропорциях, превратил изящные ионические колонны в строгие квадратные столбы и снарядил его зенитными прожекторами, которые посылали свои лучи вертикально вверх и, тем самым, возвышали это сооружение до небес.
Ранние работы Шпеера, включая перепланировку интерьера по заказу Геббельса, были выполнены в сдержанной и элегантной манере, присущей работам Тессенова. Но Нюрнбергские заказы выявили отчетливую тенденцию к мании величия. Следом за «Трибуной поля Цеппелина» планировалось создать самый большой стадион в мире – «Немецкий стадион». В соответствии с указом Гитлера он должен был стать величественным и достаточно большим, чтобы вмещать все будущие Олимпийские игры (после неудачной Токийской Олимпиады 1940 года).
Шпеер в очередной раз обратился за моделью будущего сооружения к классической древности, на этот раз за образец был взят Панафинейский стадион в Афинах, который архитектор увеличил до огромных размеров, придав ему вместимость 400,000 человек. В отличие от своего греческого прототипа, который был построен на склоне холма, он должен был возвышаться над землей массивным утесом из розового гранита высотой 300 футов. Закладной камень был установлен в 1937 году, его строительство велось и после начала войны - уже с использованием труда военнопленных, и продолжалось до тех пор, пока он был, наконец, заброшен.
Шпеер нашел идеального покровителя в лице Гитлера, который имел тонкое понимание потенциала архитектуры как инструмента власти, и умел использовать его эффективно и изобретательно.
Другие деспотические правители от Сталина до Муссолини и до Чаушеску любили играть покровителей архитектуры, но здания, построенные по их приказам, оказывали лишь косвенное влияние на их деятельность. Приход же к власти Гитлера был связан с убеждением общественности, и ради этого он привлек все инструменты современной техники: самолет, громкоговорители, электрическое освещение, кинематограф. Высоко театрализованная архитектурная сценография Шпеера была еще одним инструментом. Кроме того, в отличие от других диктаторов, Гитлер когда-то намеревался стать архитектором и провел много времени, изучая и рисуя здания Вены; во всех отношениях он был исключительно хорошо разбирающийся в архитектуре клиент. Конечно, это не было сотрудничеством равных. Гитлер продолжал работу с другими архитекторами, например, с конкурентом Шпеера Германом Гислером, который был назначен перестраивать Мюнхен. Гислеру даже было обещано, что он будет выполнять заказ по строительству саркофага для Гитлера, и это обещание Гитлер дал в присутствии Шпеера. Это был унизительный, но характерный для Гитлера жест, который любил выводить своих подчиненных из равновесия таким образом.
В 1938 году Альберт Шпеер по приказу Гитлера спроектировал здание новой рейхсканцелярии, в соответствии с требованиями времени здание должно было отражать господство национал-социализма. Здание имело огромные размеры, его длина составлял 441 метр.
Все же, когда дело доходило до его наиболее долгосрочных проектов, одним из которых была реконструкция Берлина, Гитлер выбирал Шпеера. В январе 1937 года он был назначен генеральным инспектором имперской столицы по строительству. Ему были выделены практически неограниченные финансовые ресурсы в размере 60 миллионов рейхсмарок в год, а также право принудить Берлин внести дополнительные 70 миллионов. В его обязанности входило превратить старую имперскую столицу в новую под названием Германия - ее Гитлер хотел сделать столицей мира. Чтобы добиться этого, Шпееру также были даны значительные полномочия на принудительное отчуждение частной собственности, чем он и пользовался, конфискуя имущество берлинских евреев.
Кроме некоторой подготовительной работы и переноса нескольких памятников, мало что из планов о столице мира Германии было реализовано. Что же касается монументальных проектов, то не был осуществлен ни один. Но размах был поразительный. Исторически, главной осью Берлина был Унтер-ден-Линден, величественный бульвар, проходящий в направлении восток-запад, определенно приспособленный к аристократическим привычкам восемнадцатого века. Шпеер предложил пересечь его мощной новой осью север-юг, которая соответствовала бы Имперской римской, но была бы гораздо большей, чем римская по масштабу. На обоих концах оси должен был быть вокзал, а перед вокзалами должен был находиться многократно увеличенный вариант одного существующего памятника. На юге находилась бы Триумфальная арка, в два раза превышающая высоту арки в Париже, а размер ее должен был быть достаточно большим, чтобы высечь на ней имя каждого из миллионов немецких и австрийских солдат, погибших в Первой мировой войне. На севере бы появился Зал Народа, по образцу Пантеона в Риме, но многократно увеличенный так, что его высота составляла бы примерно 950 футов (320м), а его кубический объем был бы равен объему семнадцати соборов Святого Петра в Риме. Очень подробные масштабные модели всего ансамбля были построены, и Гитлер сделал своей привычкой посещать студию Шпеера для проведения обсуждений, касающихся деталей. Гитлер продолжал приходить даже после того, как приблизившаяся Советская Армия убедила в том, что ни одному из этих планов не удастся осуществиться.
Шпеер сумел завершить лишь одно монументальное здание в Берлине, новую Рейхсканцелярию, строительство которой он ускорил и привел к завершению всего за один год, чтобы открыть ее вовремя к ежегодному дипломатическому приему в январе 1939 года. Это было любопытное здание. Оно состояло практически из одного бесконечного коридора, простирающегося на 1380 футов, более чем на четверть мили (примечательно, что размеры часто являются наиболее важными особенностями нацистских зданий). Шпеер задумал его в целом как длительное пространственное путешествие, поставленное архитектурно так, чтобы усилить беспокойство и напряжение посетителя по мере его приближения к критической точке. Для того чтобы прибыть в приемную Гитлера, ему приходилось пройти пять основных промежутков, которые были контрастными: большие и маленькие. Четвертый промежуток был обманчив. Это была изящная по своим пропорциям ротонда, соответствующая человеческим масштабам, которая наводила на мысль, что пункт назначения был достигнут. На самом деле, было пройдено только полпути. За ней шла длинная Мраморная Галерея, которую Шпеер сделал точно вдвое больше, чем Зал Зеркал в Версале (480 вместо 240 футов). Это было поразительное зрелище, которое было создано совсем не для того, чтобы оставить приятное впечатление: вместо коврового покрытия, на котором настаивал Шпеер, Гитлер приказал оставить голый полированный мрамор для того, чтобы посетителю было неудобно добираться по скользкому полу. Представление о длинном коридоре, возможно, происходило из анфилады комнат дворца в стиле барокко, но те всегда наводили на мысли о легкости и изяществе, и никогда не подразумевали опасность и деградацию.
Если смесь из сценографических декораций для политических съездов и дальновидные фантазии о столице мира Германии были всем, чего Шпеер добился, пожалуй, он был бы так же забыт, как те заботливые прислужники, которые поставляли Сталину такие же экстравагантные, но безвкусные экспонаты. Но раз Шпеер не забыт, значит, он достиг гораздо большего. В феврале 1942 года Фриц Тодт, министр вооружения и боеприпасов, погиб в подозрительной авиакатастрофе, и Шпеер был оперативно назначен его преемником. В то же время он был поставлен во главе Организации Тодт, государственной строительно-инженерной компании, которая построила систему Автобан, но теперь служила военным нуждам. Шпеер оказался руководителем исключительной компетенции, он сумел увеличить производство танков, самолетов, подводных лодок почти к концу войны. Это ему удалось сделать во многом благодаря передислоцированной сети военных заводов, разбросанных по всей Великой Германии в целях избежать бомбардировок союзников, а также полагаясь в значительной степени на безжалостное использование рабского труда. И именно поэтому, четыре года спустя, он оказался в Нюрнберге, где ему пришлось защищать свою жизнь. В своем произведении Китчен показывает, что Шпеер был замешан в системе рабского труда с самого начала и до отвратительных крайностей. В течение первых пяти лет существования нацистского Рейха, концлагеря в ведении СС использовались исключительно для политических заключенных, но в 1938 году Генрих Гиммлер решил сделать их финансово самостоятельными. Посоветовавшись с Гитлером и Шпеером, он основал Немецкую компанию по земляным и каменным работам (“DEST”), суть которой заключалась в том, чтобы наладить систему использования труда узников концлагерей. Шпеер выделил этой организации кредит в размере 9,5 млн. рейхсмарок, погашать который нужно было в течение следующего десятилетия путем поставки кирпича и камня для его монументальных строительных проектов в Берлине. У него была безмерная любовь к граниту, особенно к розовым и красным плитам, которые он использовал для строительства государственных зданий. Шпеер не ограничивался рамками простого получения поставок гранита, но принимал активное участие в поиске мест для новых концентрационных лагерей, которые он размещал там, где располагались выгодные каменоломни. По совету Шпеера Гиммлер расположил концентрационные лагеря недалеко от городов Маутхаузен и Флоссенбюрг в 1938 году, и вскоре стал поставляться гранит для строительства нового здания для фюрера в Берлине.
В 1940 году Гиммлер снова обратился за советом к Шпееру, который на этот раз направил его в Гросс-Розен, Силезскую каменоломню с красивым серо-голубым гранитом, и Нацвейлер-Штрутгоф, карьер в Эльзасе, в котором находился привлекательный для Шпеера красный гранит, который затем он использовал для строительства Нюрнбергского стадиона. Оба этих концентрационных лагеря были печально известны тем, что изнурительный труд на каменоломнях приводил заключенных к смерти, поэтому большинство должностных лиц этих лагерей были казнены после войны, в то время как Шпееру удалось отделаться сравнительно легко. На Нюрнбергском процессе он будет утверждать, что он не осознавал, какими бесчеловечными были условия, но Мартин Китчен цитирует одно случайное замечание, которое проливает свет на его отношение в то время. Узнав об ужасающих условиях, в которых трудились еврейские рабочие на кирпичном заводе в Ораниенбурге, Шпеер сказал: «Жиды привыкли делать кирпичи, находясь в египетском плену».
Защита Шпеера на Нюрнбергском процессе опиралась на его предполагаемое незнание Окончательного решения еврейского вопроса. Эта стратегия стала возможной из-за отсутствия письменных свидетельств (нацистские власти провели большую часть последних недель войны лихорадочно уничтожая документы). Лишь в 1970 году канадский историк Эрих Голдхаген обнаружил текст скандально известного обращения Гиммлера в ратуше Познани 6 октября 1943 года. Стенограмма была у всех на виду с момента окончания войны, но никто не понимал, что же это такое, возможно, потому, что исследователи объединили ее с подобной речью, с которой Гиммлер был доставлен в Познань двумя днями ранее, и которая была представлена в качестве улики на Нюрнбергском процессе. В этом втором обращении, он объяснил с необычайно жестокой ясностью, почему нацистская стратегия должна быть направлена на полное уничтожение еврейского народа.
Очень легко, господа, говорить, что все евреи должны быть истреблены. Но чрезвычайно сложно приходится тем, кто это вынужден выполнять… Мы столкнулись с вопросом, что же делать с женщинами и детьми. В данном случае я решил найти простое решение. Я не считаю оправданным факт истребления еврейских мужчин, если мы позволим их детям вырасти и мстить нашим сыновьям и внукам. Нам пришлось принять это тяжелое решение для того, чтобы этот народ исчез с лица земли. Что было губительным для Шпеера, так это случайное отступление, которое сделал Гиммлер в ходе описания восстания в Варшавском гетто («Конечно, это не имеет ничего общего с Партией, товарищ Шпеер. Это не ваша вина»). Разоблачение привело Шпеера в панику, и он настаивал с изобретательным отчаянием, что Гиммлер лишь обращался к нему риторически, и, что он, на самом деле, покинул конференцию раньше. За этим последовало подробное и неловкое оправдание в попытке доказать, что он вылетел в штаб-квартиру Гитлера в тот день и пропустил сенсационное заявление Гиммлера. Он не мог отрицать, что на следующий день он обедал с четырьмя гауляйтерами, которые принимали участие в беседе и с удовольствием ввели бы его в курс дела. К этому моменту защита Шпеера представила нелепые выдумки о его внезапном выходе и отсутствии на конференции, чтобы избежать признания того, о чем он, будучи техническим умом главы Рейха, должен был знать, как о неотъемлемой части своей работы. Но еще более изобличающие улики должны были раскрыться.
После сентября 1942 года, встречаясь с должностными лицами СС, ответственными за строительство концентрационных лагерей, Шпеер утвердил 13,7 миллионов рейхсмарок для расширения Освенцима и других лагерей, а также на строительство крематориев и мест для дезинсекции. Два его заместителя посетили Освенцим в мае следующего года, чтобы осмотреть новую работу и встретиться с его комендантом, Рудольфом Хессом, который надеялся выпросить у Шпеера больше конструкционной стали, так как ее сильно не хватало. По словам Мартина Китчена, Хесс дал четко понять, что главной причиной существования лагеря, какие бы дополнительные преимущества не извлекались из него, как источника дешевой рабочей силы, было «решение еврейского вопроса». Доклад его заместителей, казалось, удовлетворил Шпеера, который написал дружелюбное письмо Гиммлеру 30 мая, предоставляя ему разовое выделение одной тысячи тонн стали. Поразительно, что в том же самом письме было отказано в просьбе о выделении дополнительной стали для Ваффен-дивизий СС Гиммлера - и это в то время, когда немцы еще не оправились от поражения под Сталинградом. Таковы были приоритеты человека, ответственного за немецкое производство военного времени.
Художник может работать на тирана, не позоря искусство, даже если этот тиран сидит верхом на горе из черепов. Сергей Эйзенштейн и Дмитрий Шостакович оба работали на Сталина, а он стал причиной смерти большего количества людей, чем Гитлер, и все же их произведения являются памятниками искусства ХХ столетия. Чтобы творить на высоком уровне требуется работать на людей, находящихся у власти, а эти люди не обязательно добились ее, следуя моральным принципам. И даже наиболее самодовольные художники, скорее всего, скажут, как Граучо Маркс, «Таковы мои принципы, и если они вам не нравятся, то у меня есть другие». Так, сторонник коммунистов Ле Корбюзье мог работать на Сталина, но позже искать работу у Маршала Петена. А Якобинец Жак-Луи Давид мог охотно голосовать за обезглавливание Людовика XVI как врага народа, а затем идти и с раболепством рисовать портреты Наполеона.
Но как-то чувствуется, что Шпеер попал в другую категорию, и эта категория не может простить оппортунизм художника, чтобы по достоинству оценить целостность искусства. Мартин Китчен кратко упоминает один красноречивый факт, который заключается в том, что, будучи студентом, Шпеер периодически платил бедным студентам за выполненные за него чертежи. Это ни для кого не секрет, но все же это не то, что ожидается от истинно архитектурного ума, от того, кто живет архитектурой, и кто радуется в процессе создания формы. Китчен предполагает, что самые блестящие дизайнерские идеи Шпеера, такие как прожекторы воздушных сил, освещавшие место Нюрнбергского съезда, были придуманы его помощниками.
Почему же, может возникнуть вопрос, не осталось ни одного архитектурного чертежа Шпеера среди книжных иллюстраций: ни одного эскиза, ни одной панорамы? Сохранившиеся зарисовки проектов, которые должны были быть построены в столице мира Германии, сделаны Гитлером, а не Шпеером. Гитлер не был архитектором с большой оригинальностью или индивидуальностью, но в какой-то мере он был архитектором больше, чем Шпеер. Он был переполнен идеями для построек, формы которых были подражательные и шаблонные, конечно, но он горел страстью и желанием, и чувством обиды за разочарования, которые его постигли в Вене в 1909 году. У него было одно качество архитектора, которого Шпеер не имел: архитектурная фантазия, требующая незамедлительных действий. Сложно представить Шпеера, проснувшегося среди ночи, чтобы зарисовать неожиданно пришедшую в голову идею.
Вот, что, в конце концов, делает Шпеера таким отвратительным, и все это усиливается из-за его аристократической внешности и любезности. Дело в том, что его даже нельзя считать оппортунистом, оправдание которого заключалось бы в том, что он шел на уступки властям ради упражнения в своем искусстве. Когда дело касается кровавой политики, к которой он, без всякого сомнения, был причастен, для искусства остается слишком мало места.
Из: сообщества TheIdealistRU (переводы интересных статей)
Оригинал статьи: newcriterion
