Конфликт двух ярчайших представителей русской поэзии ХХ века – Евгения Евтушенко и Иосифа Бродского – длится уже больше полувека, правда, его участники теперь – не сами зачинатели, а поклонники их творчества.
«Первый несоветский» и «последний советский» поэты – Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко принадлежали к одной эпохе и властвовали умами целого поколения. Оба они были знамениты и, несомненно, талантливы.
История их непростых отношений началась в 1965 году, после возвращения Иосифа Бродского из ссылки (в 1964 году его осудили за тунеядство). В числе прочих освобождению Бродского способствовал и Евтушенко. Он тепло встретил опального поэта, пригласил его в ресторан, и последующие две недели они много общались.
Евтушенко вспоминает: «Я с ходу пригласил Бродского без всякого разрешения властей почитать стихи на моем авторском вечере в Коммунистической аудитории МГУ. Это было его первое публичное выступление перед несколькими сотнями слушателей. Но он нигде не упоминал об этом – по-видимому, чтобы у его западных издателей даже мысль не возникла, что их диссидент-автор морально мог позволить себе выступать в аудитории с таким именем».
Последний советский поэт – Евгений Евтушенко
Первый «несоветский» поэт – Иосиф Бродский
В 1972 г. Бродскому пришлось навсегда уехать из страны. По требованию КГБ в считаные дни он должен был покинуть СССР. В КГБ он столкнулся с Евтушенко, которого вызвали туда из-за ввоза из Америки запрещенной литературы.
Бродский посчитал, что причина была другая – якобы с Евтушенко консультировались по поводу его персоны и именно он настоял на том, чтобы Бродского выдворили из страны. Он назвал Евтушенко стукачом КГБ и обвинил его в своей высылке. Бродский очень тяжело переживал свое изгнание, он не хотел уезжать.
Когда Бродский поселился в Америке, Евтушенко помог ему устроиться на работу в Квинс-колледж. А после смерти Бродского узнал о том, что когда он сам захотел работать там же, Бродский написал письмо руководству колледжа с просьбой не принимать на работу Евтушенко как «человека антиамериканских взглядов».
Всё это было бы похоже на чистое недоразумение, и всё же не оставляет мысль, что этот конфликт был органичен и закономерен. Что не случись одно – вышло бы другое. То, что Бродский нашел такой повод для ссоры – несправедливо. Да он и сам признавал, что несправедливо, но и сделать с этим ничего не мог. Евтушенко вспоминал случайную встречу в нью-йоркском ресторане — как Бродский отворачивался, ежился, поднимал воротник. Как будто не мог физически быть рядом с Евтушенко.
Сергей Довлатов вспоминал о том, что когда Бродский услышал, что Евтушенко выступает против колхозов, он сказал: «Если он против, я – за».
При этом Бродский не отрицал поэтического таланта «Евтуха» (как он его называл заочно), и даже признавался в том, что знает наизусть «строк 300» из его стихов.
Конфликт двух титанов интерпретировали по-разному. Кто-то называл его спором конъюнктурщика Евтушенко и бунтаря Бродского, объясняя суть расхождений тем, что Евтушенко умел договариваться и мириться с властями, а Бродский был известен своей непримиримостью и нонконформизмом.
«Громовые раскаты, но я их не страшусь, я ведь быстро раскаюсь, если вдруг ошибусь», — писал Леонид Филатов в своей пародии на «Белые снеги». Действительно, способность быть бунтарем и конформистом одновременно поражала не одно поколение читателей и почитателей Евтушенко.
Кто-то считал Бродского элитарным поэтом, а Евтушенко – массовым. Кто-то называл их конфликт «битвой PR-королей».
Конечно, этот конфликт не исчерпывается политической подоплекой или отношением поэтов к СССР и к Америке. В их споре первичны эстетическое и мировоззренческое начала, и вряд ли в этом смысле можно признать одного из них правым, а другого – виноватым.
«Наши стихи уже сами будут разговаривать друг с другом, — безнадежно говорит Евтушенко в интервью Соломону Волкову, — И думаю, до чего-то они договорятся»
И вот тут становится ясно, что вся эта история не про отношения и даже не про место в истории. Она именно про литературу. О политике, обществе, СССР и Америке Бродский с Евтушенко договориться могли бы.
Но нет такого языка, на котором могли бы договориться их стихи.
